Сукурс и тишина

Мы сидели у костра в церковном лагере на побережье Орегона. Чтобы немного распеться, мы начали с «Реки жизни», а затем, чтобы подготовиться к восприятию Евангелия, спели «Ищите прежде Царства Божия». Запоминающаяся мелодия звучала дискантом детских голосов, наполняя мое 12-летнее сердце благодарным стремлением к чему-то более высокому. Я вышла вперед, чтобы принять Иисуса в свое сердце, и один из лидеров помолился за меня. Тени от пламени мерцали на наших лицах.

Когда я вернулась домой, мне нужно было научиться молиться. Это странно, подумала я, что Господь ожидает, что вот этот неуклюжий человек, борющийся со своей плотской природой, будет продолжать на первый взгляд безответные отношения с невидимым, непостижимым и невыразимым Богом. Но я была готова попробовать.

Только я не знала, правильно ли я это делаю. «Бог – не торговый автомат, – сказал нам наш молодежный служитель. – Вы должны молиться по Его воле». Поэтому я начала с просьбы о помощи в разных областях самосовершенствования. Я должна быть доброй к своему брату. Я должна иметь бодрое настроение, когда пылесошу полы тяжелым «Электролюксом», и не хлопать дверью своей спальни, когда злюсь. Мне следует избегать книг Джуди Блум, одобрявших мастурбацию, и перестать таскать M&M's, которые моя мама прятала в морозильной камере. Боже, помоги мне стать лучше.

Когда мое самообследование подошло к концу, я подала на рассмотрение другие просьбы, например, чтобы мне попасть в известную футбольную команду, а также чтобы парень ответил мне взаимностью. Когда этого не произошло, меня понемногу стали одолевать сомнения. Возможно, здесь следовало применить Иакова 4:3: «просите, и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений». Может быть, у меня были недобрые мотивы.

О многом я просто не просила, потому что не знала, как это сформулировать. Я не могла найти слов, чтобы попросить Бога устранить явные обиды, царившие в нашей семье. А что касается спасения разных родственников, то я просто не видела, как Господь может это устроить. Когда мы, бывало, ночевали у родственников, я лежала в постели и молча плакала над их вечной судьбой под звуки телешоу, которые по вечерам смотрели взрослые. Моя подушка намокала так, что уши были в слезах, и мне приходилось ее переворачивать.

Потом я училась в христианском колледже, где увидела цитату, которая приписывалась (вероятно, неточно) Мартину Лютеру и которая имела вес приказа: «Мне нужно так много сделать, что первые три часа я проведу в молитве». Соответственно, я попыталась практиковать утреннее молитвенное время. Я вставала сонной и вялой и читала Евангелие, напечатанное мелким шрифтом, или листала тревожные отрывки о разврате Иерусалима. Я хотела услышать что-то от Бога, но не знала, как реагировать на эти места из Писания, несмотря на то, что верила, что они богодухновенны и полезны для научения (2 Тим. 3:16).

Я решила, что слишком беспокойна, чтобы читать и обращаться к Богу утром, и что мне нужно занять чем-то руки, чтобы мой разум мог сосредоточиться. Ричард Фостер убедил меня, что молитва – это просто «донесение обычных забот до любящего и участливого Отца», поэтому я сделала Господа своим божественным другом по переписке и начала исписывать своими молитвами целые блокноты.

После колледжа я работала в Мексике, где могла молиться с общиной примерно из 15 человек в построенной из бетона часовне с грубыми деревянными скамьями. Пастор положил псалмы на музыку, потому что у песенников у них не было. Он перебирал струны на гитаре, а мы пели псалом:

Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя. Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю.

Alzaré mis ojos a los montes;¿D'on vindrà mi socorro?Mi socorro ve de Jehová, Que va fer los cielos y la tierra.

Socorro было для меня новым словом, очень хорошим словом. Оно означало спасение, оно мурлыкало и успокаивало, оно приносило такое же облегчение, как и само спасение. Очень плохо, думала я, что родственное английское слово было жестким и непривлекательным – succor (аналогом в русском языке можно считать устаревшее заимствованное слово «сукурс», которое означает собственно помощь, подкрепление, прим. переводчика).

В том году Центральная Америка пострадала от урагана «Митч». В Мексике мы с коллегами смотрели кадры наводнений и оползней, и я думала о своих соседях, живших в домах с тонкими металлическими крышами и грунтовыми полами. Одному трехлетнему мальчику Адану, казалось, было особенно тяжело. Он бродил по пыльным переулкам и часто заходил к нам, когда мы ели, без предупреждения и совершенно голый. Он залезал на стул у стола и требовательно спрашивал: «Y mi plato?» (а где моя тарелка (исп.), прим. переводчика).

Я верила, что Господь есть спаситель и что он заботится о маленьких детях. Два дня я молилась вслух и письменно: Пожалуйста, Господи, останови ураган. Пусть он исчезнет.

И это произошло. Ураган так и не дошел до нас. Митч потерял силу, пока двигался вглубь материка, и переместился в Мексиканский залив. Это было впервые, когда я действительно молилась о безопасности и получила ответ на свою молитву. Мы получили сукурс, но в целом я была обеспокоена. Погибли более 11 тысяч гондурасцев и никарагуанцев. Почему нас Бог пощадил, а их нет?

Несколько лет спустя, вернувшись в Штаты, мы с мужем молились о наших детях, которых мы как раз усыновляли. Мы искали мудрости и Божьего руководства. Все стало на свои места так, что это казалось божественным вмешательством, и три ребенка, которым еще не было четырех лет, оказались в нашем доме в течение десяти дней после нашей первой встречи с ними.

Но теперь, когда уход за детьми занимал все мое время, мне стало труднее находить возможности для молитвы. Я не могла заставить себя встать рано, чтобы пробубнить молитву, а изнурительные домашние работы, связанные с воспитанием малышей, только усиливали мое беспокойство. Я начала практиковать молитву в движении – молилась во время ежедневных тренировок, запоминала Священное Писание и просила о Божьем вмешательстве для моей семьи во время выполнения упражнений на беговой дорожке. Я подстроила свой километровый заплыв под молитву, четкими раундами молясь благодарственной и ходатайственной молитвой. После заплывов я выходила из воды и шла по грубой дорожке вокруг бассейна, вода текла по рукам и ногам, а моя душа была чистой, почти как после крещения.

Дети росли, и мы не могли избавиться от ощущения, что с ними не все в порядке, даже после двух, пяти, десяти лет в нашей семье. Когда они достигли подросткового возраста, мы начали улучшать свои методы терапевтического воспитания, искали образовательные поддерживающие программы, установили предсказуемый распорядок дня, еженедельно обращались за психологическими консультациями, привлекли бабушек и дедушек, консультировались с врачами и записали детей на внеклассные программы с целью социализации. Мы с мужем работали неполный рабочий день, поэтому кто-то из нас всегда был дома с детьми.

Я удвоила свои молитвенные усилия. На Рождество мне подарили годовой план чтения Библии, и я читала Библию по этому плану три года подряд. Я была очарована пророчествами, которых раньше не знала, где описывался сострадательный и справедливый Бог, защищающий путников, вдов и сирот. Священное Писание стало моими молитвами.

Читая Наума 1:7, я призывала Господа быть убежищем во времена бедствий. В Псалмах 10 я умоляла Его взглянуть на наше горе и решить наши проблемы. Евангелие от Луки 8 превратилось в отчаянный призыв, чтобы Иисус исцелил моих детей, как Он исцелил человека, обитавшего в гробах, и оставил его «одетого и в здравом уме» (ст. 35). Я жаждала Божьей доброты и постоянно молилась, чтобы Он сделал для нас великие вещи, чтобы мы были исполнены радости.

Но все становилось хуже.

Мне постоянно звонили люди и сообщали плохие новости. Одного ребенка выгнали из спортивной команды за то, что он за спинами одноклубников показывал им грубые жесты. Другой ребенок заговорил о самоубийстве в первый же день посещения школы. Третьего ребенка чуть не выгнали из школы. Однажды мне позвонил муж и сказал, что один из наших сыновей давно должен был вернуться из школы. Позже приехала полиция. Им позвонил школьный психолог и сказал, что во время психологической оценки он обнаружил определенные «красные флажки». Мне позвонил директор, чтобы сообщить, что они нашли у моего ребенка осколки стекла и обнаружили порезы, которые он себе нанес. В другой раз меня вызвал с рабочей встречи школьный психолог, который был озабочен тем, что мой ребенок сказал, что «therapist» – это просто когда the rapist написано вместе (игра слов на английском, therapist – терапевт, the rapist – насильник, прим. переводчика) .

Я начала практиковать новый вид молитвы в движении, который я назвала «пьяная Анна» в честь матери Самуила, чьи молитвы глубокой боли люди считали пьяным бредом (1 Сам. 1:12–14). Каждое утро я час ходила по тихим улицам, молясь и плача. Солёные слезы текли по моим щекам и губам, и когда я возвращалась домой, на моей шее были разводы от высохших слез.

Я знала, что предыдущий жизненный опыт наших детей влиял на их текущую реальность. Ранняя травма может формировать детей и даже физически изменять их мозг таким образом, что их стойкость к стрессу снизится, их тревожность и агрессия увеличатся, а их способность чувствовать себя защищенными и счастливыми с любящими родителями будет нарушена. Это последнее разрывало мое сердце больше всего.

Казалось, что наши попытки помочь детям снова и снова не достигают цели, а мои молитвы ни к чему не ведут. «Молитва – это не меритократия, – говорила я себе. – Его мысли – не мои мысли; и пути мои не Его пути» (Ис. 55:8–9). Но я изучала статистику, и библейские тексты четко указывали, что существует зависимость между молитвой и благоприятными событиями. В моем же случае казалось, что молитва влечет за собой плохие вещи.

Возможно, проблема, думала я, заключается в том, что мы не штурмуем небеса надлежащим количеством людей. Я завербовала группу друзей, которые согласились стать молитвенными воинами. Для начала я попросила их помолиться за страховку на покрытие нескольких неоплаченных счетов за лечение. Через неделю счета все еще не были оплачены, и вдобавок еще одного нашего ребенка забрали в больницу. Я возобновила свой запрос на молитву о страховке и добавила еще молитву о переводе ребенка на краткосрочное стационарное лечение. Через неделю страховка все еще не была выплачена, а в больницу попали двое других детей. Месяцами, каждый раз, когда я писала в свою молитвенную группу, нас накрывала новая волна необычных проблем. Мои молитвенные запросы, которые когда-то были смелыми призывами к оружию, превратились в ожидание новых огорчений.

Я ходила по улицам, и меня тошнило от волнений и горя. «Что происходит? – шептала я Господу. – Это действительно то, с чем Ты оставляешь нас наедине?» Я чувствовала не столько сукурс, о котором говорилось в псалме, сколько какой-то обман.

По прошествии нескольких лет регулярных молитв в стиле пьяной Анны мы взяли нашего сына в пеший поход с несколькими друзьями нашей семьи. Мы надеялись, что совместное путешествие сблизит нас после нескольких предыдущих кризисов, но мы с мужем также переживали, сможем ли мы оградить наших спутников от непредсказуемых эмоциональных вспышек нашего сына. Когда солнце зашло в первую ночь похода, мы еще немного поговорили за ужином на свежем воздухе, а затем мирно разошлись по нашим палаткам. «Спасибо, Иисус», – выдохнула я, погружаясь в сон.

Я очнулась от криков. В непроглядной темноте я слышала, как кричал наш друг Энди: «О Боже! Где ты? Я выползла из палатки и почувствовала, как меня что-то коснулось: это были ветви большого дерева, только что упавшего на палатку со спящими детьми.

Энди осторожно разрезал ткань палатки у того места, где мы слышали плач его сына. Из отверстия вывалились ноги, и мы вытащили мальчика наружу. Я подняла его и отдала Джулии, его матери, и теперь он сидел у нее на коленях. Она дрожала, но молчала. Я прижала их к себе на несколько секунд и погладила Джулию по голове.

Дерево прижало их дочь в области голеней, и она не могла шевельнуться. Энди обхватил ее лицо своими ладонями, постоянно повторяя: «С тобой все хорошо. Мы тебя вытащим». Она кивнула ему, стараясь не плакать.

Но дерево было невероятно большим. Было пять часов утра. Мы были в 11 километрах от «цивилизации». Мы пытались выяснить, что делать дальше.

«Я могу позвать кого-нибудь на помощь, – сказала я. – Я могу бежать». Я обула ботинки и принялась собирать ключи, телефон, воду, еду.

«Кто-то должен пойти с тобой, – сказал Энди. – Кто еще может бежать?»

Мужчинам нужно было остаться и что-то делать с деревом. Я взглянула на нашу группу и увидела своего сына. «Мой сын может быть моим напарником, – сказала я. – Он может бежать».

Мы бежали вдвоем по темному лесу. Мы замедлялись на неровных участках, чтобы не подвернуть ногу, а потом бежали дальше. Так мы пробежали 11 километров до нашей машины. Постепенно светлело. Пошатываясь, мы вышли на крыльцо рейнджерской станции у парковки и постучались в дверь. Никто не ответил.

Мы выехали на грунтовую дорогу, слишком быстро вошли в поворот и нас немного занесло у озера. Мой сын схватился за ручку и посмотрел на меня. «Надо ехать медленнее, – сказала я. – Если мы попадем в ДТП, она может умереть». Возле небольшого продуктового магазина мощность сигнала была достаточной, чтобы позвонить 911 и отправить сообщение пастору: «Молитесь, чтобы мы смогли вытащить девочку. Скажите всем, чтобы молились».

«Хорошо, – сразу ответил он. – Молимся».

Несколько часов понадобилось, чтобы установить связь и собрать бригаду спасателей. Когда мы шли с ними назад по той тропе, Служба национальных парков передала по радио, что они посылают вертолет.

Сын спросил, может ли он побежать вперед, и я разрешила. Он прибежал к нашей группе с криком: «Они идут! Надо найти место для посадки вертолета!» Пока нас не было, наши спутники палками подкопали землю под деревом, освободили ноги девочки и перенесли ее на коврике в более безопасное место, как те мужчины, которые принесли своего парализованного друга к Иисусу (Марка 2:3–11).

Вертолету было негде сесть. Пилот завис над нами, двое рейнджеров прикрепили к тросу носилки с девочкой и сами пристегнулись рядом с ней. С вертолета начали втягивать трос и подняли их над верхушками деревьев, после чего вертолет поднялся и полетел со своим человеческим грузом, который болтался в воздухе, как крошечный узелок на тонкой веревке.

Позже мы узнали, что мое спонтанное сообщение пастору вызвало цепную реакцию и сотни людей присоединились к молитве. Ее спасение выглядело доказательством Божьей силы и целеустремленности. Это было чудо – дерево могло легко убить ее. Ей без хирургического вмешательства поправили три кости, и она уехала домой с гипсом на обеих ногах.

«Как прекрасны на горах ноги благовестника» (Ис. 52:7). Нас похлопывали по спинам и приветствовали. Джулия и Энди сказали мне, что возвращение моего сына стало для них символом надежды в тот день. Я внимательно наблюдала, как сын разворачивал подарок, который они подарили ему в знак благодарности. Я ожидала, что это принесет ему хоть частичное исцеление, но их искренняя благодарность, казалось, не коснулась его и оставила, очевидно, безразличным.

«Нет большей чести, – сказала мне одна подруга после того случая, – чем быть ответом на чью-то молитву». Я не спорила. Я была рада помочь, но мне также хотелось дать знать Господу, что здесь еще есть люди, нуждающиеся в серьезном сукурсе.

Бог может спасать эффектно, если захочет – мы видели это своими глазами. И все же я снова чувствовала себя обманутой. Вскоре нам нужно будет устраивать сына на стационарное лечение, потому что мы не могли должным образом ухаживать за ним дома. Вертолета для нас, наверное, не будет.

Я не понимала, почему Божье исцеление оставалось таким далеким от моих детей. Почему я должна была безрезультатно трудиться и наблюдать за тем, как ничего не происходит? Я пыталась найти этому объяснение. Возможно, это был способ развить мою эмоциональную осознанность или стать более участливой. Возможно, это было «строгое милосердие», болезненное, но целебное искоренение какого-то скрытого идолопоклонства, такого как самодостаточность или спасение делами. Возможно, наша борьба со стыдом станет другим примером, которым они воспользуются, чтобы победить собственный стыд. Возможно, это был ливень перед радугой: все ранние проблемы моих детей как-нибудь разрешатся, и единственный выход – пройти через все это.

В конце концов я устала высматривать свет в конце тоннеля. Простой факт заключался в том, что Господь был непоколебим. Я думала, стоит ли мне закричать на него, как Сонни в «Апостоле»: «Я люблю тебя, Господи, но я злюсь на Тебя! Я ЗЛЮСЬ НА ТЕБЯ!»

Но у меня не было сил. Один гневный крик, и заболело горло.

И я, собственно, не злилась. Бог был прекрасен, и я любила Его. Я просто не понимала, почему Он был таким суровым, почему дал мне явно невыполнимую задачу, а потом еще и выбил почву из-под моих ног. Я думала, что немного знаю, что испытывал Моисей, когда Бог запретил ему войти в Обетованную землю после всех лет его служения (Втор. 3:21–28).

«Я больше не могу молиться, – в конце концов сказала я своей подруге Энни. – Я о чем-то молюсь, а все постоянно происходит наоборот. Я не могу собраться. Я не могу подобрать слова».

«Есть такое мнение, что если ты не можешь молиться, ты вдали от Бога, – ответила она. – Но я думаю, что если ты не можешь молиться, ты прямо там, в сердце Божьем».

Господь был рядом. Я это знала. Я чувствовала это через Его непостижимую любовь к моей душе – только Бог мог дать такое ощущение жизни и того, что Он обо мне беспокоится. Но его близость можно было объяснить иначе, как это сделал поэт Кристиан Виман, когда написал: «Бог входит и понимает человеческие страдания».

Ричард Фостер пишет, что когда мы страдаем, это помогает нам «войти в страдания других» способом, который приносит исцеление. Это становится служением. Подобным образом Анри Новен говорит в «Израненном целителе», что наши страдания есть место, где Бог раскрывает свое новое творение. Это восстановительный, искупительный способ, посредством которого мы видим проблески Его царства.

После происшествия Джулия сказала мне: «Я больше не смогу пойти в поход, если тебя тоже там не будет». Эти слова меня тронули каким-то особенным образом. Я смотрела на жалкое, заброшенное состояние нашей семьи и чувствовала, что наша жизнь тусклая, обезображенная и ни на что не годная. Она же воспринимала мое присутствие как служение, которое может принести исцеление. «Есть много вещей, – сказал Оскар Ромеро, – которые можно увидеть только заплаканными глазами».

Я начала осознавать, что «израненный целитель» – это то, что сопровождает меня постоянно. Это дротики и стрелы любви в моей жизни. Похоже, Господь приготовил для меня множество трюков, и Он был не против того, чтобы их продемонстрировать.

Мои друзья знали, что мое сердце болит и что я регулярно пропускаю работу из-за всяческих проблем и визитов к врачам, но они все равно звонили мне, чтобы поговорить о своем горе и неуверенности. «Возможно, у тебя нет времени, – говорила мне одна подруга по служению, – но мне все равно нужно немного мудрости от Венди». Матери рассказывали мне о своих проблемах и вытирали соленые слезы, пока я их выслушивала. Молодые женщины ночью посылали мне сообщения или с грустным видом подходили ко мне после собрания, чтобы поговорить. Иногда я встречала незнакомцев, расцветавших после разговора со мной.

В конце лета я отменила визит к своей лучшей подруге, потому что не нашла никого, кто мог бы безопасно присмотреть за моими детьми. Мне казалось, что я застряла дома, я была разочарована и исполнена страха. Я позвонила соседке поинтересоваться, нашли ли они себе новый дом. Она сказала мне, что на следующий день ее семья из семи человек переезжает; грузовик, который будет перевозить вещи, прибудет утром.

«Кто вам помогает с переездом?» – спросила я.

«Никто, – сказала она, – я была слишком занята, чтобы кого-нибудь об этом попросить».

«Могу ли я и трое моих подростков прийти и помочь вам?» – предложила я. Мы упаковали их вещи, загрузили их в машину и следующие два дня управляли младшими детьми. Я молилась об определенном спасении, но, не получив его, увидела страдающее сердце Иисуса и святую возможность послужить другим. Возможно, я могла бы сказать, подобно королеве Оруаль из книги Клайва Льюиса «Пока мы лиц не обрели»: «Теперь я знаю, Господи, почему Ты не отвечаешь. Ты сам являешься ответом».

Через несколько недель я сидела со своей Библией и листала сморщенные страницы. К кому я еще могла пойти? У Господа глаголы вечной жизни, а я у него на полном содержании.

Венди Кийоми – приемная мать, ученая и писательница из Такомы, штат Вашингтон, чьи работы о вере, усыновлении и дружбе печатались в Plow Quarterly, Image Journal и The Englewood Review of Books. Она является лауреатом Зенгерской премии 2023 года.

[ This article is also available in English,  简体中文,  繁體中文, and Українська. See all of our Russian (русский) coverage. ]