Катастрофы часто содержат в себе откровения, а не являются наказанием

1 ноября 1755 г. день в Лиссабоне выдался солнечным. Этот сказочно богатый и крайне религиозный португальский город был одним из самых оживленных торговых портов в Европе. Он был центром торговли товарами и, к великому сожалению, рабами. Работорговля давала огромный доход и тем, кто нею занимался, и городу.

В Лиссабоне было 40 приходских церквей, 90 монастырей и 150 религиозных братств и обществ. Более 10 процентов населения Лиссабона были членами того или иного религиозного ордена.

На 1 ноября тогда также выпал День всех святых, а около 9 часов утра, когда многие лиссабонские церкви наполнились людьми, пришедшими на вторую мессу, произошло разрушительное землетрясение.

Оно было настолько сильным, что ощущалось практически по всей Западной Европе и Северо-Западной Африке. Землетрясение вызвало цунами, волны которого были видны в Англии, и пожар, который уничтожил почти все, что уцелело после землетрясения и наводнения.

Когда все было закончено, выяснилось, что погибло 10 процентов всего населения Лиссабона и были уничтожены практически все основные церкви в городе.

Тогда, как и сейчас, люди решили, что эта трагедия имеет какое-то значение, и стремились объяснить ее состоянием мира или тем фактом, что люди поступали неправильно. И, в общем-то, здесь присутствует и то, и это, а еще Божий суд, но, возможно, не в таком виде, как мы того ожидали.

Image: Жак-Филипп Ле Бас / Викисклад

Церковь Святого Николая; рисунок был сделан сразу после землетрясения и пожара в Лиссабоне в 1755 г.

В эпоху Просвещения взгляд на мир был опрятным и положительным. Философы 18-го века высказывали мысль, что вселенная подчиняется предсказуемому набору правил. Они утверждали, что путем наблюдения за природой и использования здравого смысла человек может сделать выводы о Божьих путях. Таким образом, считали они, организованный мир дает нам возможность познать Бога.

В своей книге 1710 года «Теодицея» Готфрид Вильгельм Лейбниц приводит доводы в пользу того, что мир, созданный Богом, достаточно хорош, чтобы обращать внимание на тот факт, что время от времени здесь возникает какое-то зло. И действительно, этот мир является «лучшим из всех возможных миров».

Любой хороший мир, согласно его представлениям, может содержать в себе некую трагедию, но в целом благость сильнее печали. Лейбниц не имел в виду, что события, которые воспринимались как плохие, на самом деле были правильными. Он имел в виду, что любая альтернативная реальность будет хуже, даже если в ней не будет таких же проблем, какие имеются в нашей реальности.

И мы можем быть уверены, что мир в точности таков, каким его задумал Бог, и по-другому быть не может. Если Бог – часовщик, то часы идут так, как Он задумал. Те, кто думает, что можно что-то улучшить, ошибаются. Бог изготовил совершенные часы, и то совершенство, которого требуют критики, таковым, по сути, не является.

То же самое с творением: оно таково, каким и должно быть. И если мы не всегда способны разглядеть в нем нечто доброе, тем не менее, благость в нем присутствует.

«Опыт о человеке» Александра Поупа тоже утверждает это (в переводе В. Б. Микушевича):

«Заключено в природе мастерство,
Хоть неспособен ты постичь его.
В разладе лад, не явленный земле;
Всемирное добро в частичном зле,
Так покорись, воздай творенью честь:
Поистине “все хорошо, что есть”».

Такой взгляд на вещи привел к тому, что на человеческие дела люди стали смотреть с оптимизмом: и в самом деле, что могло пойти не так? В 1773 году даже появилось само слово optimisme, которое описывало, по словам профессора литературы Николаса Шреди, «дух века».

Таким образом, европейцы эпохи Просвещения были под впечатлением, что они могут узнать объяснение всего и это объяснение будет удовлетворительным.

Вы можете вообразить, как все были шокированы стихийным бедствием библейских масштабов, обрушившимся на Лиссабон всего через 20 лет после появления слова optimisme. Как такие разрушительные события можно было считать «частичным злом» на службе у «всемирного добра»?

Конечно же, лиссабонское землетрясение и причиненные им масштабные, несправедливые убытки не были признаком лучшего из всех возможных миров. Если бы это был лучший из всех возможных миров, то разве тысячи мужчин, женщин и детей погибли бы во время землетрясения в церкви? И правда, такая неизбирательная смерть и разрушения не соответствуют оптимистическому взгляду на мир.

Взгляд на этот мир и ход событий мировой истории вместо оптимизма мог бы с легкостью вызвать у нас ощущение фатализма относительно всего, что касается дел человеческих.

Так, на удивление, деизм – когда Бог положил начало всему и больше ни во что не вмешивается, и фатализм – при котором ни люди, ни Бог не могут влиять на ход событий, тесно связаны между собой, поскольку эти типы мировоззрения предполагают, что Бог отстранен от человеческих дел.

Это может привести к тому, что мы станем думать, что нет смысла обращаться к Богу или что-то делать, когда происходит нечто плохое. То ли Бог хочет, чтобы произошло все, что произошло, то ли Он совсем не имеет отношение к происходящему, что есть, то и будет.

Как и в случае оптимизма, фатализм не может удовлетворить наш гнев и скорбь, когда мы видим, что беда происходит с очевидно невинными людьми. Может быть, будет достаточно пессимизма? Такой подход к лиссабонскому землетрясению практиковал Вольтер. Он написал свою знаменитую «Поэму на разрушение Лиссабона» и выразил в ней известную трехаспектную дилемму, которая с тех пор занимает умы теологов: если Бог благ, и Он всемогущ, почему произошли эти ужасные вещи?

Если то, что есть, правильно, тогда Бог плохой. Или мы можем отбросить идею суверенного Бога.

Говоря словами Вольтера,

«Обманутый мудрец, кричишь ты: всё полезно;
Приди, взгляни на сей опустошенный град, …

Их томный слыша вопль в подземной там стране,
Курящийся зря пепл, не скажешь ли ты мне,
Что должно было так, чтоб град сей был несчастен,
И нужно то творцу, который благ и властен?»
(В переводе И. Ф. Богдановича)

Вольтер справедливо отбрасывает утешительную идею Лейбница, что это «наилучший из всех возможных миров». Его суждение, как и суждения других авторов, заключалось в том, что лиссабонское землетрясение не должно было произойти, если все было бы хорошо. Если это лучший из всех возможных миров, каковы же прочие!

Теодицея, которая могла объяснить стихийное бедствие, не обязательно должна была включать в себя несправедливого или несуверенного Бога. Несмотря на возражения Вольтера, взгляд на лиссабонскую катастрофу как на прямое действие Бога в ответ на грехи его жителей представлял собой довольно складное объяснение, при котором Бог все еще праведен и держит все под контролем.

В частности, деятели протестантизма довольно легко могли назвать это стихийное бедствие божественным судом над католическим Лиссабоном. Практически все основные католические храмы в городе были уничтожены разрушительной комбинацией землетрясения, наводнения и пожара. Дворец Эстаус, в котором находилась штаб-квартира португальской инквизиции, тоже был уничтожен. Огромные богатства Лиссабона, а также тот факт, что город был центром инквизиции и работорговли, делали его готовым кандидатом на осуждение. Картинка была слишком заманчивой.

Религиозные деятели того времени не могли удержаться от использования библейских параллелей. Бог уже однажды уничтожил землю потопом (в Бытии 7), а также низвел огонь на грешный город Содом (Бытие 19). Землетрясения в Библии иногда предвещают Божий суд (Лк. 21:11).

Поэтому неудивительно, что люди наподобие Джона Уэсли интерпретировали эти события как признак того, что Бог воспользовался естественными средствами для совершения своего суда. Его брат Чарльз Уэсли даже написал гимн на основе лиссабонских событий, в котором воспел Божий суд:

«Горе людям, на земле живущим,
Не боящимся гнева Всемогущего.
Но Бог проявит свой гнев,
И изольет на землю свой суд!
Грешники, ждите сурового суда,
Готовьтесь ко встрече с Богом.
И вот! Седьмой ангел изливает
Свою чашу!»

Шреди отмечает, что «ни сожжение Рима и Лондона, ни разграбление Карфагена и Константинополя» не сравнятся с разрушением Лиссабона.

И не только протестанты пришли к выводу, что Бог наказал Лиссабон за духовную неверность. Иезуитский миссионер Габриэль Малагрида тоже торжественно заявил, что лиссабонское землетрясение есть признак гнева Божьего:

«Знай же, Лиссабон, что разрушителями наших домов, дворцов, церквей и монастырей, а также причиной смерти стольких людей и пожаров, пожравших несметные богатства, являются ваши гнусные грехи, а не кометы, звезды, испарения, вулканические газы и прочие естественные явления».

Сравнение с Содомом, Гоморрой или Иерихоном казалось естественным.

Наши современники, напротив, в основном, отбрасывают мнение, что стихийные бедствия являются Божьим судом. Мы склонны меньше, чем раньше, говорить проповеди или сочинять гимны о Боге, разрушающем мир с помощью землетрясения.

Image: Жак-Филипп Ле Бас / Викисклад

Церковь Святого Николая; рисунок был сделан сразу после землетрясения и пожара в Лиссабоне в 1755 г.

Мы уверены в том, что мы-то уж отличим божественное деяние от естественного события. Сверхъестественным объяснениям мы предпочитаем научные.

И все же «стихийные бедствия» действительно открывают нам нечто о состоянии человечества и Божьем суде.

И хотя мы неохотно считаем Божий суд причиной человеческих бед и так же неохотно думаем, что бедствия посланы нам для наказания, мы все же можем сказать, что подобные события могут открыть нам некоторые истины. И эти истины касаются того, во что мы верим касательно Бога и друг друга, а также того, как мы нарушаем Божьи заповеди.

Мы должны понимать, что слово суд может иметь два значения.

Первое касается ряда отрицательных событий, инициируемых Богом потому, что он гневается на тех, кто оказался под воздействием указанных событий. Такой суд является направленным и пропорциональным. Это как раз такой суд, который, как мы представляем себе, сопровождается огнем, серой и вечными муками. В конце концов, те, кто попал под такой Божий суд, заслуживают его.

Такой суд действительно случается в реальном мире. Взять, например, историю Ноя. Нам сказано, что развращение людей достигло недопустимого уровня: «И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли» (Быт. 6:13).

И хотя Бог пообещал больше не уничтожать человечество потопом, мы видим и другие примеры того, как Бог использует катастрофы в качестве суда за грех. Он, например, разрушает Содом с помощью назначенного стихийного бедствия (Быт. 19).

Суд в таком смысле обычно не является хорошим подспорьем в описании современных разрушительных событий. Также это обычно не есть правильно и с богословской точки зрения. Сам Иисус отбрасывает такое направление мышления в Ин. 9, где он заявляет, что грех не был причиной слепоты того человека.

Вспомним также и Книгу Иова, в которой сказано, что Бог нашел Иова праведным и верным, после чего у него умерли дети, он потерял все свое имущество и заболел тяжелой болезнью (1:8).

Под конец книги Бог говорит друзьям Иова, что он разгневался на них «за то, что вы говорили о мне не так верно», когда они объясняли, что причиной бедствий Иова был его грех (42:7).

Можно сказать, что объяснение трагических событий грехом пострадавших в ходе этих событий людей не относится к «лучшим богословским практикам». Как уяснили друзья Иова, Бог может быть очень недоволен тем, что люди используют бедствие, такое как онкологическое заболевание или потоп, в качестве доказательства того, что кому-то нужно покаяться.

Однако в Старом Завете Бог действительно говорил, что он совершит суд над людьми, если те не изменят своего поведения. К примеру, пророки, в том числе Иеремия (см. Иер. 21:11–14), пророчествовали о прямой связи между поведением людей и конкретным последующим наказанием, например, изгнанием. В таких случаях, когда Бог предупреждает общество через пророков, трагедия может быть результатом Божьего суда.

Но это не единственное значение слова суд. Второе значение этого слова касается оценивания. Кто-то судит об ужине в ресторане, а кто-то – об устной защите магистерского диплома, оценивая при этом все условия и сделанный доклад.

Люди также могут выносить определенные суждения после того, как их поймали пьяными за рулем – теперь они понимают, возможно, что употребление алкоголя вышло из-под контроля и что им нужна помощь.

Суд в этом контексте – это не столько наказание, сколько раскрытие уже существующих условий. И вот тут мы можем посмотреть на все с новой, реалистической перспективы. Это может быть поворотным моментом.

В таком смысле разрушительное событие может открывать нечто, что нам необходимо знать, и что требует вмешательства. Ежедневное употребление алкоголя кажется безобидным; однако после наказания за вождение в состоянии алкогольного опьянения мы уже понимаем, что это перешло в разряд привычного неумеренного потребления, требующего вмешательства.

Эту вторую форму суда можно назвать «суждением с целью откровения». Суждение с целью откровения помогает нам понять важные вещи о Боге, о себе и о мире в связи с трагедией.

Хотя богословы с готовностью и разделяют реальность «естественного» и «морального» зла (цунами в отличие от вторжения), часто именно стихийные бедствия показывают человеческие недостатки.

Когда происходит землетрясение, люди, проживающие в непригодных временных жилищах, рискуют претерпеть еще больший ущерб. Когда приближается ураган, люди, не имеющие транспорта и финансовых ресурсов, не имеют возможности быстро эвакуироваться.

Когда ураган Катрина обрушился на Луизиану в 2005 году, американцы справедливо были недовольны не столько «естественной» частью стихийного бедствия, сколько отсутствием надлежащего управления со стороны государственных органов власти.

Например, длившийся десятилетиями проект по защите Нового Орлеана от штормовых волн так и не был завершен, несмотря на явную необходимость. До этого уже произошли четыре урагана третьей категории, в результате которых погибли десятки людей.

Расовое неравенство, имевшее место до урагана Катрина, было очевидным и в процессе восстановления после катастрофы. Недостаточность ресурсов, от которой страдали черные жители Нового Орлеана до урагана, имела место и во время катастрофы в виде нехватки ресурсов для эвакуации и восстановления разрушенных зданий.

Если мы возьмем за основу этот второй смысл словосочетания «суждение с целью откровения», то стихийные бедствия могут раскрывать перед нами подлинную суть вещей. Гибнут реальные люди. Люди, пережившие катастрофу, реально страдают. Это не учения. Но это не является доказательством слабости, несуществования или бесчувственности Бога. Это скорее является доказательством низкого качества или даже полного отсутствия надлежащего подхода со стороны людей.

Слишком часто наши лидеры практикуют небрежный и эксплуататорский подход, бедным несправедливо достаются только плохие варианты, инженерные сооружения, которым мы доверяем наши жизни, оказываются состряпанными наспех, а соседи не заботятся друг о друге. И хотя, по совету Иисуса и в противоположность друзьям Иова, мы не должны считать ураганы Божьим наказанием, ураган Катрина действительно был откровением о том, насколько плохо мы заботимся о бедных и угнетенных (Ис. 1:17) и о земле (Быт. 1:28).

Граждане Лиссабона стали свидетелями полного разрушения своего города. Они столкнулись с тем, что их взгляд на то, как все устроено в мире, оказался неверным. Они думали, что их мир является «лучшим из всех возможных», но теперь им нужно было понять, что значит то, что Бог благ и что Он создал хороший мир.

Потребовалось это экстраординарное событие, чтобы их теодицея достигла своего крайнего выражения, и они увидели, что они неправильно понимали Божью силу. И это тоже божественный суд.

Image: Жак-Филипп Ле Бас / Викисклад

Церковь Святого Павла; рисунок был сделан сразу после землетрясения и пожара в Лиссабоне в 1755 г.

У нас тоже был своего рода сезон катастроф – пандемия, унесшая жизни более миллиона человек только в США, разрушительные пожары и опустошительные наводнения, социальные потрясения, утрата доверия к социальным и политическим институтам.

Объяснения бедствий, практиковавшиеся в эпоху Возрождения, в том смысле, что это малозначимые неприятности в хорошем мире, что это на самом деле хорошее событие, только на него нужно правильно смотреть, или что это просто события, начало которым положил нейтральный или беспомощный Бог, это неудовлетворительные объяснения. А такая идея, что Бог наказывает людей всякий раз, когда что-то идет не так, это, наоборот, слишком удовлетворительное объяснение, которое, тем не менее, обычно является неверным.

И мы не избежали этих ошибок. Сегодня мы формулируем это немного по-другому, но, тем не менее, мы часто утверждаем, что бедствия с большим числом жертв на самом деле это не проблема, и нам не нужен заслуживающий доверия Бог, чтобы с ними справиться, или что личная святость (или иное качество) могла бы их предотвратить.

Точно так же, как лиссабонское землетрясение потрясло оптимизм и веру европейцев эпохи Возрождения, этот текущий сезон катастроф может потрясти и наше общество. Пандемия коронавируса показала нам, насколько ослабли основы нашей уверенности.

Для тех, кто очень ценил свое здоровье и независимость, это время открыло, насколько уязвимыми и зависимыми они являются на самом деле. Различия в предпочтениях относительно рисков, взаимодействия и автономии привели к разрушению отношений.

В этом смысле пандемия – «естественное» событие – фактически послужила судом. Нам может быть показано нечто в этом сезоне дестабилизации, который пришел к нам так же неожиданно, как некогда судья-левша из Книги Судей 3.

Мы смогли увидеть, насколько мы были уверены в том, что нашему здоровью ничего не угрожает и что с болезнями можно легко справиться. Мы смогли увидеть, насколько мы пренебрегали общественными связями, предпочитая им свое право на личную жизнь и те отношения, которые мы сами выбирали.

Но нам за эти годы была открыта некая правда об этом мире: все мы глубоко подвержены болезням и разделениям, а, кроме того, мы страдаем от того, что болезни и разделения могут обостряться.

Мы – народ, распадающийся на элементы, и мы легко пренебрегаем обществом, легко выбираем собственный комфорт и можем легко отбросить собрание верующих, в какой бы форме оно не происходило. И мы не только предпочитаем общество тех, кто с нами согласен, но и напрочь отвергаем тех, кто не согласен.

И в этом смысле относительно нас было вынесено суждение, поскольку мы увидели, что наши церкви пусты, а люди в наших сообществах одиноки. Мы уязвимы намного больше, чем нам бы хотелось думать. Мы, возможно, судимы Богом, поскольку пустые скамьи в наших церквах говорят о том, что мы неспособны переносить друг друга в любви, с готовностью прощать и принимать людей, идеологически нам чуждых.

Прихожане лиссабонских церквей столкнулись с тем, что их религиозные праздники были нарушены землетрясением и пожаром. Великие мыслители того времени обнаружили, что их основополагающие понятия о мире не выдержали испытания водой и огнем.

И мы тоже можем столкнуться с тем, что наши величайшие достижения – технологии, модели организации церквей, политические системы – не выдержат испытания естественными событиями. Не рассматривая пандемию в качестве Божьей кары, мы, возможно, сможем принять ее как откровение и откликнуться на нее как люди, которые нуждаются в исправлении.

Кирстен Сандерс является основательницей проекта общественной теологии «Богословская группа Киниси».

[ This article is also available in English. See all of our Russian (русский) coverage. ]